Неточные совпадения
Старик,
поднявшись на берег,
На красном, мягком коврике
Долгонько отдыхал,
Потом покос осматривал...
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть,
старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора
поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем
поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому
старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
Когда Привалов вошел в кабинет Бахарева,
старик сидел в старинном глубоком кресле у своего письменного стола и хотел
подняться навстречу гостю, но сейчас же бессильно опустился в свое кресло и проговорил взволнованным голосом...
Старик было
поднялся со своего кресла, но опять опустился в него с подавленным стоном. Больная нога давала себя чувствовать.
— Да, тут вышла серьезная история… Отец, пожалуй бы, и ничего, но мать — и слышать ничего не хочет о примирении. Я пробовал было замолвить словечко; куда, старуха на меня так
поднялась, что даже ногами затопала. Ну, я и оставил. Пусть сами мирятся… Из-за чего только люди кровь себе портят, не понимаю и не понимаю. Мать не скоро своротишь: уж если что поставит себе — кончено, не сдвинешь. Она ведь тогда прокляла Надю… Это какой-то фанатизм!.. Вообще
старики изменились: отец в лучшую сторону, мать — в худшую.
Дела на приисках у
старика Бахарева поправились с той быстротой, какая возможна только в золотопромышленном деле. В течение весны и лета он заработал крупную деньгу, и его фонды в Узле
поднялись на прежнюю высоту. Сделанные за последнее время долги были уплачены, заложенные вещи выкуплены, и прежнее довольство вернулось в старый бахаревский дом, который опять весело и довольно глядел на Нагорную улицу своими светлыми окнами.
Ходить
старик из-за распухших ног своих почти совсем уже не мог и только изредка
поднимался со своих кожаных кресел, и старуха, придерживая его под руки, проводила его раз-другой по комнате.
Слова
старика сразу согнали с людей апатию. Все оживились,
поднялись на ноги. Дождь утратил постоянство и шел порывами, переходя то в ливень, то в изморось. Это вносило уже некоторое разнообразие и давало надежду на перемену погоды. В сумерки он начал заметно стихать и вечером прекратился совсем. Мало-помалу небо стало очищаться, кое-где проглянули звезды…
С воинской командой он
поднялся по реке и выселил с Бикина всех китайцев, оставив только
стариков и калек.
Старик таза тоже отказался лезть на дерево. Тогда я решил взобраться на кедр сам. Ствол его был ровный, гладкий и с подветренной стороны запорошенный снегом. С большими усилиями я
поднялся не более как на три метра. У меня скоро озябли руки, и я должен был спуститься обратно на землю.
На самом перевале, у подножия большого кедра, стояла маленькая кумирня, сложенная из корья.
Старик китаец остановился перед ней и сделал земной поклон. Затем он
поднялся и, указывая рукой на восток, сказал только 2 слова...
Такой большой переход трудно достался
старику. Как только мы остановились на бивак, он со стоном опустился на землю и без посторонней помощи не мог уже
подняться на ноги.
Через несколько минут деревянный ставень
поднялся, и
старик высунул свою седую бороду.
— Что за мерзость, — закричал граф, — вы позорите ваши медали! — И, полный благородного негодования, он прошел мимо, не взяв его просьбы.
Старик тихо
поднялся, его стеклянный взгляд выражал ужас и помешательство, нижняя губа дрожала, он что-то лепетал.
Но
старики, которые живут и в Венгрии и в Галичской земле, лучше знают это и говорят: чтото хочет
подняться выросший в земле великий, великий мертвец и трясет землю.
Когда же есаул поднял иконы, вдруг все лицо его переменилось: нос вырос и наклонился на сторону, вместо карих, запрыгали зеленые очи, губы засинели, подбородок задрожал и заострился, как копье, изо рта выбежал клык, из-за головы
поднялся горб, и стал козак —
старик.
Старик, наконец, взобрался и помог
подняться Полуянову и Харитине, а потом уже обратился к Галактиону...
— Я тебе наперво домишко свой покажу, Михей Зотыч, — говорил
старик Малыгин не без самодовольства, когда они по узкой лесенке
поднимались на террасу. — В прошлом году только отстроился. Раньше-то некогда было. Семью на ноги поднимал, а меня господь-таки благословил: целый огород девок. Трех с рук сбыл, а трое сидят еще на гряде.
Галактион протянул руку, чтобы помочь отцу
подняться, но
старик оттолкнул ее.
Когда состоялось решение посадить неизвестного человека в темную, он молча
поднялся, молча взял
старика за ворот и молча повел его на крыльцо.
Старики расцеловались тут же на улице, и дальше все пошло уже честь честью. Гость был проведен в комнату Харитона Артемьича, стряпка Аграфена бросилась ставить самовар,
поднялась радостная суета, как при покойной Анфусе Гавриловне.
Почти до темной ночи изволят они продолжать свой долгий ужин; но вот раздается громкое призывное гоготанье
стариков; молодые, которые, жадно глотая сытный корм, разбрелись во все стороны по хлебам, торопливо собираются в кучу, переваливаясь передами от тяжести набитых не в меру зобов, перекликаются между собой, и вся стая с зычным криком тяжело
поднимается, летит тихо и низко, всегда по одному направлению, к тому озеру, или берегу реки, или верховью уединенного пруда, на котором она обыкновенно ночует.
Вдруг вся стая, как будто чем испуганная, стремительно
поднялась.
Старик выскочил из шалаша, а за ним и я, чтоб посмотреть: кто испугал тетеревов?..
Если же тревога была не пустая, если точно человек или зверь приблизится к стае — быстро
поднимаются старики, и стремглав бросаются за ними молодые, оглашая зыбучий берег и спящие в тумане воды и всю окрестность таким пронзительным, зычным криком, что услышать его за версту и более…
У них отекли руки и ноги, распухли лица. Они тоже смотрели на меня изумленно испуганными глазами. Оказывается, и я сам имел такой же болезненный вид. Старики-орочи посоветовали
подняться, походить немного и вообще что-нибудь делать, двигаться…
В комнате не было свечей; свет поднявшейся луны косо падал в окна; звонко трепетал чуткий воздух; маленькая, бедная комнатка казалась святилищем, и высоко, и вдохновенно
поднималась в серебристой полутьме голова
старика.
Матюшка опять молчал, а у Родиона Потапыча блестели слезы на глазах. Это было его последнее золото… Выломав несколько кусков получше,
старик велел забойщикам
подняться наверх, а западню в шахту запер на замок собственноручно… Оно меньше греха.
— От какой Федосьи Родивоновны? — повторил
старик, чувствуя, как у него волосы
поднимаются дыбом. — Да вы сбесились, оглашенные?.. Да я…
Захватив с собой топор, Родион Потапыч спустился один в шахту. В последний раз он полюбовался открытой жилой, а потом
поднялся к штольне. Здесь он прошел к выходу в Балчуговку и подрубил стойки, то же самое сделал в нескольких местах посредине и у самой шахты, где входила рудная вода. Земля быстро обсыпалась, преграждая путь стекавшей по штольне воде. Кончив эту работу,
старик спокойно
поднялся наверх и через полчаса вел Матюшку на Фотьянку, чтобы там передать его в руки правосудия.
Припомнились все неистовства старого Палача, суровые наказания самого Луки Назарыча и других управляющих, а из-за этих воспоминании
поднялась кровавая память деда нынешнего заводовладельца,
старика Устюжанинова, который насмерть заколачивал людей у себя на глазах.
— А наши-то тулянки чего придумали, — трещала участливо Домнушка. — С ног сбились, всё про свой хлеб толкуют. И всё старухи… С заводу хотят уезжать куда-то в орду, где земля дешевая. Право… У самих зубов нет, а своего хлеба захотели, старые… И хохлушек туда же подманивают, а доведись до дела, так на снохах и поедут. Удумали!.. Воля вышла, вот все и зашевелились: кто куда, — объясняла Домнушка. — Старики-то так и
поднялись, особенно в нашем Туляцком конце.
— Ну, так я к ним; беседуйте себе, — я мое сделал, лучше волю не слышать, ежели не хотите меня послухать, — проговорил шутя
старик и
поднялся.
Вдруг
поднялся глухой шум и топот множества ног в зале, с которым вместе двигался плач и вой; все это прошло мимо нас… и вскоре я увидел, что с крыльца, как будто на головах людей, спустился деревянный гроб; потом, когда тесная толпа раздвинулась, я разглядел, что гроб несли мой отец, двое дядей и
старик Петр Федоров, которого самого вели под руки; бабушку также вели сначала, но скоро посадили в сани, а тетушки и маменька шли пешком; многие, стоявшие на дворе, кланялись в землю.
Когда наша орда влетела в деревню,
старики и старухи
поднялись со своих мест, а молодые с заметным любопытством глядели на приезжих, и все они с видимым удовольствием на лицах кланялись Александру Ивановичу.
Решили, что я останусь ночевать.
Старик обделал дело. Доктор и Маслобоев простились и ушли. У Ихменевых ложились спать рано, в одиннадцать часов. Уходя, Маслобоев был в задумчивости и хотел мне что-то сказать, но отложил до другого раза. Когда же я, простясь с
стариками,
поднялся в свою светелку, то, к удивлению моему, увидел его опять. Он сидел в ожидании меня за столиком и перелистывал какую-то книгу.
— Ну-с, так я того… постараюсь как-нибудь вас со
стариком уладить. Может быть, сообща что-нибудь и придумаем! — сказал Петенька,
поднимаясь.
Ровно в восемь часов я в сюртуке и с приподнятым на голове коком входил в переднюю флигелька, где жила княгиня.
Старик слуга угрюмо посмотрел на меня и неохотно
поднялся с лавки. В гостиной раздавались веселые голоса. Я отворил дверь и отступил в изумлении. Посреди комнаты, на стуле, стояла княжна и держала перед собой мужскую шляпу; вокруг стула толпилось пятеро мужчин. Они старались запустить руки в шляпу, а она поднимала ее кверху и сильно встряхивала ею. Увидевши меня, она вскрикнула...
— Нельзя, Евгений Константиныч, такой обычай! — по-французски ответил
старик,
поднимаясь с места.
Поэтому, обыкновенно, в самый разгар непонятной элоквенции, слушатель, вдруг
поднявшись с земли, вскрикивал резким голосом: «Ножи, ножницы, иголки, булавки!» Бедный
старик, так внезапно пробужденный от своих мечтаний, взмахивал руками, точно подстреленная птица, испуганно озирался и хватался за грудь.
Вошел Тебеньков. То был высокий и с виду очень почтенный
старик с окладистою бородой и суровым выражением в лице. При виде его Варвара быстро
поднялась и задрожала всем телом.
— Право, не сумею вам ответить, — замялся
старик,
поднимаясь с кресла. — Должно быть, не любил. Сначала все было некогда: молодость, кутежи, карты, война… Казалось, конца не будет жизни, юности и здоровью. А потом оглянулся — и вижу, что я уже развалина… Ну, а теперь, Верочка, не держи меня больше. Я распрощаюсь… Гусар, — обратился он к Бахтинскому, — ночь теплая, пойдемте-ка навстречу нашему экипажу.
Старик между тем
поднялся и, подумав немного, сказал...
Читатель, конечно, сам догадывается, что
старики Углаковы до безумия любили свое единственное детище и почти каждодневно ставились в тупик от тех нечаянностей, которые Пьер им устраивал, причем иногда мать лучше понимала, к чему стремился и что затевал сын, а иногда отец. Вошедший невдолге камердинер Пьера просил всех пожаловать к больному. Муза Николаевна сейчас же
поднялась; но Сусанна Николаевна несколько медлила, так что старуха Углакова проговорила...
— Но когда мы дошли до площади Александрийского театра, то душевный наш уровень опять
поднялся. Вновь вспомнили
старика Державина...
И
старик тихо
поднялся с кровати, чтобы не нарушить покоя спящей жены, перекрестил ее и, набив свою трубку, вышел с нею на двор и присел на крылечке.
— Алейкум селям, — улыбаясь беззубым ртом, проговорил
старик, узнав Хаджи-Мурата, и,
поднявшись на свои худые ноги, стал попадать ими в стоявшие подле трубы туфли с деревянными каблуками.
Из-под тулупа
поднялся старик в ночной шапке и лоснящемся, рваном бешмете.
В лодке
поднялся огромный, широкоплечий, краснорожий
старик, подсунул лодку к берегу и, когда она ткнулась в песок, сказал, густо и дружески...
Старик вдруг
поднялся на оба локтя и близко придвинул свое лицо к лицу Оленина.